«Я сама как бездомная кошка»

Во второй книге Анастасии уделено достаточно много места. Мы видим, что, на первый взгляд, у ней всё складывается вполне благополучно. «Месту при дворе, которое занимала Анастасия, дочь славного Ягужинского и внучка не менее славного Головкина, завидовали многие». Она, «действительная статс-дама из свиты государыни», «неотлучно» находится при императрице. Елизавета Петровна ценит её за то, что «в ней есть вкус и тонкость и умение достичь в одежде того образца, который только избранным виден»: «Стоило Анастасии бросить мимоходом: "Жемчуг сюда не идёт, сюда надобны… изумруды, пожалуй", — как немедленно приносили изумрудную брошь бантом или в виде букета, и Анастасия сама накалывала её на высокую грудь государыни».

Многим Анастасия выгодно отличается от окружающих: она «не умела угодить, рассказать цветисто сплетню», а к тому же поразительно красива, и это отмечают все. «А дама! Творец, как получилось у тебя такое чудо?» - это впечатления Корсака. «Она и впрямь больна, — пронеслось в голове у Лядащева, — но как хороша! Иных женщин горе красит больше, чем радость. Это ли не парадокс?» И даже Екатерина отметит, что «Ягужинская… была единственной, кого не испортили ни чёрный парик, ни пастушеский наряд».

Она любит мужа и любима им…

Но всё же верно одна из моих читательниц заметила: «Хотя, учитывая какой ад у Анастасии в душе творился, она бы нигде не была счастлива». Почему ад? Писательница указывает очень точно: «Простив Анастасию за мать,.. государыня сделала Анастасию своей фрейлиной, а после замужества с Беловым — статс-дамой. Простить-то простила, а полюбить — не полюбила». Сама государыня так объясняет причины: во-первых, «гордячка надменная» отвергла ухаживания наследника престола («Все видят, что Петруша дурак, обаяния никакого, но показывать этого — не сметь!», во-вторых, посмела вступить в «неприличный, самовольный брак», «обвенчавшись тайно с каким-то безродным, нищим гвардейцем». Новоявленной статс-дате сто́ит огромных трудов «шажок за шажком добиваться признания своего супруга. Сейчас Саше позволено приезжать к жене, но тайно, не мозоля глаза государевой челяди, чтоб не донесла лишний раз и не вызвала неудовольствия государыни».

Горько прозвучит диалог друзей: «Философически настроенный Никита, выслушав в очередной раз не жалобы, а скорей брюзжание друга, ответил ему вопросом: "А может быть, оно и к лучшему? Любовь не переносит обыдённости, утреннего кофе в неглиже, насморка и головной боли, безденежья и враз испортившегося настроения, а вы с Анастасией — вечные молодожёны!" "Тогда, пожалуй, я не завидую молодожёнам", — ответил ему Саша». А Анастасия, вынужденная редкие ночи с мужем проводить на «кровати скрипучей и жесткой», на вопрос, как спит на ней, ответит: «Плохо сплю. И сны какие-то серые, полосатые, как бездомные кошки. Скребут… Я сама как бездомная кошка. Домой хочу!» Однако при этом «как ни ругала она двор, и приживалкой себя величала, и чесальщицей пяток, и горничной, это была жизнь, к которой она привыкла и в которой уже находила смысл. В дворцовой жизни был захватывающий сюжет и элемент игры, сродни шахматной, каждый шаг надо было просчитывать. От верного хода — радость, от неправильного… большие неприятности, но ведь интересно!»

Но главное даже не в том, что «жизнь Анастасии, как и самой государыни, вполне можно было назвать походной. Елизавета не умела жить на одном месте. Только осеннее бездорожье и весенняя распутица могли заставить её прожить месяц в одних и тех же покоях».

Прошлое Анастасии, то, через что прошлось ей пройти в связи с «лопухинским делом», уже надломили её. Всё время с ней живёт сознание вины перед матерью. Уже позднее автор упомянет о её ссоре с мужем, который ей на обвинение, что «Бога не боится», ответит: «А что мне его бояться? Я чист…». А она услышит «прямое обвинение себе: "Я чист, потому что не предал свою мать, а ты свою оговорила. Не без твоей помощи она языка лишилась и попала в вечную ссылку". Объясни она мужу свою обиду, вся ссора ушла бы в песок, но она не могла говорить напрямую».

Но есть и ещё одно: «У неё был один, главный Страх, от которого она ночей не спала, в каждом взгляде государыни видела угрозу. А дело всё в том, что Шмидша проболталась, выкрикнула ей в бешенстве ужасную фразу: "С матерью-изменщицей переписываешься? Ужо тебе!"» В самую счастливую пору своей жизни («когда обручилась она с любимым и вернулась ко двору»), она «после ласк на супружеском ложе, беспечная и весёлая», увидела во сне Якутск, куда сослана Анна Гавриловна, и «после этого и написала записочку, чтоб подбодрить мать, утешить и дать знак: жива я, помню и люблю». «Писулька была самая невинная. Анастасия сообщала матери о своем браке и просила на то её благословения», но… «не только благословения просила она у матери в той записочке. Она ещё каялась и присовокупляла: "Коли виновна — прости!"».

С этим Страхом ей суждено прожить десять лет… Уже после смерти матери ей в Тайной канцелярии отдадут два письма, первое из которых – ответ на «писульку»: «Ссыльная радовалась за дочь и благословляла её». Анастасию не тронули, не привлекли к ответу. Но как знать, возможно, получи она тогда письмо матери, жить ей стало бы намного легче (к её поразительному «Матушка меня простила» я, конечно же, ещё вернусь).

А пока представим себе совсем юную женщину, уже прошедшую через немалые испытания и оказавшуюся при дворе… По силам ли ей такая жизнь?

Вспомним мысли Софьи об Анастасии: «Её нельзя было назвать подругой, слишком они были разные, да и виделись крайне редко, но Анастасия любила их флигелёк, часами могла слушать про детей, и Софья забывала, что она гордячка, что приближена к государыне и ведёт жизнь совершенно отличную от её собственной». Наверное, вот она – настоящая «Настасенька». Но жизнь беспощадно меняет её.

Вспомним, как боролась она за право принимать у себя мужа, как радовалась его приходу «— Сашенька, голубчик, да как ты вовремя!» Как вырывалось подчас её отчаяние «— Устала, милый. Я давно устала».

И в то же время всё чаще и чаще мы видим вместе с Сашей, что «ласковое, родное существо вдруг исчезало, а его место занимала официальная, испуганная, нервическая дама. Говорить с ней в этот момент о каких-либо серьёзных вещах было совершенно невозможно, потому что всё существо её было настроено на восприятие далеких, только ей понятных звуков». И всё больше и больше цепляется она за эту, отравляющую её жизнь при дворе: Саша «знал, что если разговор коснулся отношений жены с государыней, то его лучше кончить, потому что утыкаешься в стену, и если в первое время замужества на эту тему можно было зубоскалить, мало ли у Елизаветы недостатков, и порицать двор, и смеяться над глупостью приближённых, то сейчас разрешалось только безвольно благоговеть перед величием трона и местом, которое подле него занимала Анастасия».

Именно так, как «испуганная, нервическая дама», будет она реагировать на просьбу мужа помочь Никите: «И чего же вы хотите от меня?.. И вы хотите, чтобы я рассказала об этом Их Величеству?» И снова мысли Саши: «Ах, как высокопарно умеет излагать Анастасия самую простую мысль! Да, да… Он именно хочет, чтобы Елизавета узнала истину».

И происходит это потому, что при дворе царят свои законы: «Мы здесь во дворце не живём, а играем в жизнь. Правила игры каждый всосал с молоком матери. А правила такие — маскировать пред государыней всё плохое и выставлять напоказ хорошее. Если нет ничего хорошего, то можно придумывать, фантазировать, то есть врать, только бы улыбнулась матушка Елизавета». Людям по-настоящему чувствующим здесь не место.

А ведь она сочувствует: «Бедный Никита, угораздило его…» И даже попробует устроить встречу мужа с Екатериной.

И тогда разразится то, что она посчитает катастрофой…

Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!

Путеводитель по всему циклу здесь

Навигатор по всему каналу здесь